Рыжее знамя упрямства - Страница 29

А Кинтеля в армию не взяли – травма давала себя знать. Он поступил на физмат, но после первого года ушел в академический отпуск: часто мучили головные боли. "А потом проявил преступное слабоволие и под научный кров не вернулся", – говорил он с дурашливым покаянием. Стал Кинтель очень даже неплохим специалистом в компьютерных делах, служил по этой линии в юридической конторе. Платили так себе, но и работа, по словам Кинтеля, была "не чеши дельфину брюхо". Поэтому флагман "Эспады" Рафалов немало времени тратил на дела в отряде. Особенно, когда Корнеич со своими научными и медицинскими делами мотался за границей или попадал в госпиталь. Впрочем, и сам Кинтель "сумел" угодить в том году в больницу. Возможно, поэтому и не смог противиться как надо новым порядкам супругов Толкуновых. Говорил Кинтелю: "У них возраст, дипломы, степени. А я кто…" Ладно хоть, что морскую теорию не давал забывать матросам и подшкиперам, да вместе с Ромкой Вострецовым проводил занятия по фехтованию…

3

За Ромку волновались все больше. Было уже около десяти, солнце спряталось за крыши, Корнеич засветил на кухне матовый плафон. Татьяна то и дело вставала на пороге, спрашивала: если концерт начинается в полседьмого, то во сколько же окончание? Вроде бы пора…

– Я звонила, но он конечно же на время концерта отключил мобильник. Заранее предупредил…

Корнеич успокаивал. Говорил, что концерты таких "продвинутых знаменитостей" начинаются с опозданием на час, а то и на два. А потом еще поклонники и фанаты устраивают "всякие танцы-вопли…"

– Вот этого я и боюсь… – вздыхала Татьяна.

– Ты так не тряслась за него, даже когда была со мной в Германии и Польше, а этот обормот жил с дедом-бабой…

– Когда не так близко, страхи не каждую минуту… Да и помладше тогда был, дури меньше…

– Дури всегда было много, – проворчал папа Вострецов.

Ромка позвонил в половине одиннадцатого. Татьяна метнулась к телефону в комнате, но Корнеич перехватил переносную трубку.

– Да?

– Па-а, "Мэйдей", – сообщил привыкший к отрядному лаконизму Роман. – Я в отделении номер четыре, угол Хохрякова и Достоевского. В большой компании…

– За что?

– А ни за что! Концерт был на открытой площадке, рядом ни одного туалета, а народ надулся пива. Двинулись толпой к ближнему забору. Я просто так, пива не пил. А там уже эти . Фургоны наготове. Хвать-хвать. И почему-то сразу дубинками кого попало. Теперь составляют протоколы о нарушении общественного порядка, для штрафов…

– Ты в норме?

– Я в норме, только малость попало по плечу. Я тут съежился в укромном уголке, потому и говорю, а у многих отняли мобильники…

– Не выступай там, жди. Еду…

В двух словах Корнеич объяснил что к чему. Татьяна с круглыми глазами возникла на пороге.

– Я так и знала… С самого начала… Что теперь будет?

– Ничего не будет, – пообещал Корнеич. – Дай с вешалки куртку, там удостоверения… Ребята, вы меня дождитесь…

– Мы с тобой! – вскинулся каперанг Соломин.

– Зачем? Я же на мотоцикле… Дождитесь нас, ладно? Бутылку всю не кончайте, оставьте мне…

Он заторопился, натягивая штурманку на ходу. Кинтель кинулся следом – помочь вывести из гаража мотоцикл. За окном взревел мотор. Слегка запыхавшийся Кинтель вернулся на кухню.

– Таня, да ты не вздрагивай, теперь все будет в ажуре…

– Боюсь, Осенняя Сказка устроит там Варфоломеевскую ночь, – озабоченно сказал Каховский. – Надо глянуть, не видно ли зарева…

– Не-е… – успокоил и его, и остальных Кинтель. – С властями Корнеич всегда оч-чень вежлив. Помню, как познакомились. Я был тогда в седьмом, а Салазкин в пятом. Меня приволокли в учительскую: ты, мол, стащил у профессора Денисова старинную книгу. Салазкин тут же просигналил Корнеичу. Правда, сигнал тогда звучал безобиднее: "Добрый день"… Ну, Корнеич примчался через пять минут. Как он там разговаривал! Дамы-педагогши аж захлебывались от эмоций, а он – будто английский лорд…

Опять затрещал телефон. Татьяна снова метнулась в комнату, Кинтель схватил со стола радиотрубку.

– Ма-а! – раздался жизнерадостный Ромкин возглас. – Папа еще не уехал? Я топаю домой!

– Уехал уже! А ты… ты где?

– На полдороге к дому. Там всех начали отпускать. Среди пойманных оказался сын депутата гордумы, он сумел звякнуть папочке…

– Подожди, вот наш "папочка" вернется, он тебе звякнет… Зря только сорвал его с места!

– Ничего не зря. Депутат копать это дело не будет, а папа наведет шороху…

– Марш домой! И не смей больше влипать ни в какие истории!

Ромка явился через десять минут. Радостно-сердитая Татьяна впихнула его в кухню.

– Вот он, любитель современной музыки, полюбуйтесь…

– Здрасте, – скованно сказал "любитель" и поморщился.

Все на него полюбовались. Каховский, который не видел Ромку несколько лет, ностальгически вздохнул:

– Ну, точно Данила в подростковую пору. Тот же осенний листопад на физиономии, те же кудри…

– Так бы и вцепилась в эти кудри… – Ромкина мама слегка стукнула свое чадо по плечу. Ромка поморщился опять:

– Не надо… Посмотри, заметный синяк? – Он оттянул до самого плеча ворот черно-зеленой футболки.

– Господи… Это что еще?

– Я же говорил… Они, прежде, чем хватать, сразу начинают работать своими "пэ-эр семьдесят три"…

– Чем? – напряженно переспросил Каховский.

– Палка резиновая образца семьдесят третьего года…

– Во времена перестройки назвалась "демократизатор", – уточнил Каперанг. – Однажды они с такими штуками сунулись к нашим матросам. Что было…