Рыжее знамя упрямства - Страница 51

– Ага! – радостно согласился Рыжик.

Много терпения не понадобилось. Оказалось, что вода очень теплая. Ветер, дувший почти навстречу, тоже был теплый. Приносил запахи песчаных отмелей и ласковых луговых трав. Правда, при этом не очень ласково давил на парусину.

– Матвей, давай на борт, – сказал Словко. – откренивай помалу…

Рыжик и Сережка – те сами, без команды перебрались на узкую палубу наветренного борта, зацепились ногами за страховочные ремни. Да и Словко на корме передвинулся левее…

Теперь все шло как надо. Нужный курс, нужный ветер, нужное настроение! "Зюйд" не то что бежал – мчался!.. Может, если смотреть со стороны, то не очень уж мчался, но здесь, при взлетах встречных гребней, казалось, что скорость, как у клипера. Его корпус то взлетал, то пробивал каскады брызг, будто фанерный ящик на буксире у быстрого катера…

Жаль только, что не было равного соперника, с которым хорошо бы сравнить себя. Второму кечу не успели отремонтировать пробитое днище, потому что постоянного рулевого на "Норде" не было, лишь сменные командиры из приходивших в гости ветеранов. Недавно самый старший из капитанов (то есть уже флаг-капитан), Равиль Сегаев, уступил своего "Тома Кенти" Игорю Нессонову и сказал, что возьмет беспризорного "Нордика" под свою опеку. И даже набрал экипаж из добровольцев. Но во время гонок было не до ремонта (поэтому и вышло, что одиннадцатый экипаж – резервный).

Так вот и получилось, что среди стартовавших "марктвенов" с двумя парусами оказался одно судно двухмачтовое судно, несущее четыре паруса.

"А ведь можно поставить пятый!" – сообразил Словко.

У него не было в этом деле большого опыта, на кечах он ходил редко, да и матросов сейчас оказалось меньше нормы. Но азарт гонок добавлял сил. Тем более, что чуть позади неотрывно шел на "Барабанщике" Кирилл Инаков. Не догонял, но и никак не отставал! Красный корпус "Барабанщика" выпрыгивал на волны, как морковка, которую дергали за нитку.

Словко задал бизань-шкот на утку. Сдвинулся еще левее, открутил барашки на крышке ахтерпика. "А там ли апсель?" Ура, вспомогательный парус был на месте! Словко выбросил белый сверток в кокпит, приладил крышку на место (а то зальет, чего доброго!).

– Матвей, дай гика-шкот. Разверни апсель, будем ставить… Ребята, откренивайте пока изо всех сил! – (Те рады стараться.)

На лице Матвея мелькнуло сомнение ("А вот как булькнемся…"), но сделал он все правильно. Освободил на парусе углы, галсовый зацепил за гак на задней стороне швертового колодца, к фаловому протянул от бизани капроновый трос…

– Словко, а тут кренгельс порван!

– Тысяча дохлых медуз!.. – Словко оглянулся на Инакова. Тот, на "Барабанщике", прыгал по гребням в пяти метрах за кормой. Именно он, Кирилл, был постоянным командиром "Зюйда", и Словко крикнул ему с немалой язвительностью:

– У вас, капитан, фаловый кренгельс на апселе оборван! Это свинство!

Кирилл не стал оправдываться:

– Матросам головы оторву!.. Словко, извини!

Словко сразу отмяк:

– Да ладно, не отрывай!.. – А Матвею велел: – На углу завяжи парусину кукишем. Вокруг него фалом сделай два шлага, потом прямой узел. И поднимай…

Матвей, он хотя порой и увалень, но дело знает. И понимает все с двух слов. Завязал как надо. Заранее задал на бортовой переборке апсель-шкот, потянул фал. Блестящий белый треугольник затрепетал и упруго встал между грот-мачтой и бизанью. Летящие брызги обрадованно забарабанили по тугому лавсану.

Кинтель, близко подошедший на своей моторке, снял всю операцию с апселем видеокамерой.

– Отлично! – Словко вернул Матвею гика-шкот и опять оглянулся на Кирилла. Тот показал большой палец и скомандовал экипажу поворот. Он, Инаков, лучше всех знал свойства своего "Зюйда" и понимал: когда тот под апселем да с легоньким экипажем, состязаться с ним бесполезно.

А Словко решил не делать лишних поворотов. Если так отлично стоят паруса, лучше не мудрить…

2

– Куда этого героя понесло? – сказал каперанг Соломин, глядя в бинокль. – Он что, собрался на другой берег?

– Это Словко, – отозвался Корнеич. – На той посудине, да еще с апселем, идти в лавировку дело хлопотное. Вот и решил, наверно, добраться до поворотного буя всего двумя галсами… – Он смотрел в укрепленную на треноге трубу.

Оба они стояли в рубке, наблюдали за гонкой сквозь широкие окна с поднятыми стеклами. Впереди, за полутора милями синей воды тянулся другой берег. На нем справа – прокатный цех завода "Металлист", левее – дачные коттеджи, бегущая за тополями электричка и совсем далекие, похожие на белые утесы корпуса поселка Сортировка. А над всем этим пейзажем – кучевые желтоватые облака…

Зыбь на воде казалась в поле оптических приборов неподвижной. Почти неподвижными (если не приглядываться) выглядели и яхты. Лишь искрящаяся пена отлетала от бортов да трепетали на задних шкаторинах треугольных гротов пестрые флюгарки…

В рубке был еще и начальник водной станции Степан Геннадьевич Поморцев. Этакий боцманского вида мужчина в тельняшке, с усами и в парусиновой чеплашке на обширной лысине. Он смотрел на воду без всякой оптики, а больше поглядывал на барометр.

– Раскидало ребят по всей акватории, – заметил он. – А скоро может свистануть…

– Через пятнадцать минут все соберутся у левого буйка, – успокоил Каперанга и начальника станции (и, видимо, себя) Корнеич.

– Даня, а тебе не бывает страшно, когда в крепкий ветер столько ребят на воде? – вдруг спросил Каперанг.